От скуки я даже и не знаю как и начать. Все отвлеченное как-то решительно не дается в последнее время. Ну тогда давайте о конкретном, о плотском.

Сегодня у нас все очень визуально будет, поэтому на картинку нужно нажимать и внимательно разглядывать (коли тексты не прочитываются из-за разрешения картинки или старой орфографии могу их выложить дополнительно под рисунками)

1) Отлично, очаровательно!.. Вам пять... Вы всегда умеете удовлетворить требованиям своего учителя...

2) Вам многого не достает, чтобы получить у меня удовлетворительную отметку...

«Стрекоза» 1883 № 37

Вот уж вечная картинка. С минимальными изменениями ее можно встретить в снобливом Нью-Йоркере и сальном итальянском журнальчике. Непреходящая ценность вызывающая непреходящую ухмылку.

Продолжая соотнесения как в нашем прошлом выпуске «Былого и Дум», есть в «неприличном», как видно, и нечто постоянное, весьма долговременное, но многое, что радовало ценителей пикантностей прошлого, нам с нашей грубоватой сексуальностью уже недоступно. Вот шорох юбок о котором писатели волнительно вспоминали вплоть до конца 19 века, кому он сейчас нужен. Или вот возьмем, например, дамскую ножку. Уж как ее ни любили, как ни восхваляли, но все ж таки ножка, классическая ножка, на которую любили пускать слюну — это ступня, максимально голень (и это уже в театре, или если сильно повезет на улице).

Опять из «Стрекозы»

В час ненастья, по неволе,

Зонтик добрый распустя,

Незнакомец с незнакомкой

Познакомился шутя

А вот и допустимый для солидного издания максимум

Но беда, когда, нарушив

Всех сомнеий перерыв,

Насмеется над бедняжкой

Ветра буйного порыв!..

Со времен "Романа о Розе" известно, что дамы обожают "случайно" приподнимать платье, чтобы показать свои чулки. Еще недавно Стивен Дедал взывал к дьяволу, чтоб вдова повыше подняла юбки из-за луж. Но эти аспекты сексуальных манипуляций быстро стали неактуальны и уже пин-ап практиковал юбки, задранные предельно высоко (а с The Seven Year Itch забава стала уже тоскливым штампом).

Конечно, не стоит забывать и исключительно технических характеристиках изменений. В конечном итоге сексуальность женского тела всего лишь часть сексуальной привлекательности, другая часть – это одежда. И даже развеселый вечный ветер питерского метро не смог бы порадовать сладострастников эпохи пин-ап и задрать на достаточную высоту ворох юбок дамы 70-х и 80-х годов 19 века, а уж если вспомнить про накладки, подкладки или даже жесткую основу для турнюра, то тут нужен уже ураган.

Кстати о турнюрах, помимо беспокойства извозчиков, что эти дамы сиденья «своими пружинами попортют», турнюры предоставляют множество возможностей для шуточек разной степени сальности. И опять «Стрекоза»

Поспешность в действиях всегда

Приносит массу нам вреда!

Я в жизни раз всего спешил,

И то жесткоко заплатил.

Летел по улице стрелой

Вдруг вижу дам перед собой.

У них под носом проскочить

Я счел невежеством; но вид

Движений медленных родил

Во мне досаду; я сложил

Ладони рук одну к другой,

Их протянул перед собой...

(Пловец, желающий нырнуть,

так руки складывает). Путь

Движеньем этим захотел

Скорей очистить. Не успел

Я это сделать... страшный крик,

Раздался... В тот-же самый миг,

Как две гремучие змеи

Согнулись дамочки мои...

Подобной мерзости не ждал —

И равновесье потерял.

Ох, то, что было здесь со мной

Ты видишь сам читатель мой!

Теперь я слова себе дам -

Не трогать сзади нежных дам.

Что же касается обнаженного женского тела, например, прости господи, груди – хотя бы одной – то тут царит полный запрет. Но труднее придумать штуку более гибкую и лицемерную, чем общественная мораль, и обнаженное тело, на самом деле, вполне допускалось – обнаженное тело в классическом духе. То есть нельзя рисовать какую-нибудь девицу полураздетую, но вот обнаженную Еву, Фрину, Венеру какую – да ради бога.

Что же касается юбок, то человеческая сексуальность вообще склонна к пип-шоу, сокрытое-открытое, потерянное-обретенное (тут можно начать отмахиваться от навязчивых фрейдистских ассоциаций с несчастным мальчиком и его катушкой) и по сути не совсем важно, что «прикрывает» даму: ворох юбок или ниточка как в так называемых T-back thongs – и то, и другое привлекает чрезмерностью.

Как можно увидеть, «Стрекоза» пофривольней язвительных «Осколков». Но вообще визуальный аспект сексуальных провокаций юмористических журналов 70-80-х годов хоть и тонок, и интересен для анализа, но, в общем-то, беден. Мне вот куда интересней стратегии «провокации сексуального» в прозе и поэзии этих развеселых изданий, может «Былое и Думы» и до этого доберутся.

«Редактор-издатель «Художественного журнала», некто г. Александров, успел заявить себя с очень художественной стороны: он жестоко прибил свою жену, которая привезла детей на елку в прикащичий клуб»

«Осколки», 1883 № 3 (15 января)

Эвона как! А.Н. Александров и его «Художественный журнал» — особы небезызвестные в истории русской журналистики («Тупейный художник», статьи Крамского, воспоминания и рассказы Перова, впервые в России в журнале напечатаны фотографии) и тут так оскандалиться. Но вот черт его знает, какой там произошел эпизод, который Лейкин характеризует «жестоко прибил жену», это ж Лейкин!

Вообще эти старые журналы/газеты могут порадовать большим кол-вом разнообразных историй, над которыми так приятно поспекулировать без всякого удержу. При помощи какого-нибудь модного интеллектуального кунштюка можно из какого угодно анекдотца выдавить глобальную теорию в стиле «les faits accusent». Особенно это касается бесконечных раздувов о нравах. Вот в «Стрекозе» (за 1883 № 14) благородное сатирическое негодование на нынешних студентов: «Цель жизни – дом на Литейной, рысаки, шампанское, красивая жена и пикантная Сьюзетта» или критика актрисы, которая в «Прекрасной Елене» «слишком развязна» и играет для взопревших от «ея поведения» отцов семейств. Ну а зачем Оффенбах сочинял свою оперетту, зачем ее ставили? Античныя одежды и вольные движения предоставляют массу возможностей. Пушкин ведь тоже пялился не на «выражения мятущейся души», когда ходил на балет.

Но многое уже кануло в лету: вплоть до 80-х 19 века московские и питерские журналисты ворчали на то, что среди белого дня по центральным улицам вывозят «человеческие нечистоты». Милая картина для Невского – везут запачканные чаны, расплескивают…

Но вернемся к Лейкину. Как только не ругали беднягу. Да, его «Осколки» блещут юмором не самого первого сорта (хотя в них кормился и рос Чехов), да, с «клубничкой» (вплоть до рисунков) у него перебор. Рассказы самого Лейкина вообще особая статья. То, что для Островского, Успенского, Григоровича и пр. было важной темой, для Лейкина стало поводом позубоскалить. То, что можно было бы охарактеризовать актуальным сочетанием «тупо поржать». Жизнь мещан, жизнь купцов: какие-то характерности речи, детали для сурьезных писателей было способом раскрыть façon de parler и пойти копать в «неведомыя глубины», то для Лейкина все façon de rire и только – краснобай и зубоскал.

Сценка «В свет вывез»:

Очередная «стриженая борода» привез свою жену в Санкт-Петербург и повел показывать столицу, в увеселительную «Аркадию» (то еще злачное место было). Ну и перепуганная купчиха со своим уже немного «пообрыковшимся» мужем как раз дают повод для непритязательного лейкинского юморка. Купчиха даже дам от «энтих дам» отличить не может, муж ее поучает: «Да это и не дама… подстега из мамзельного сословия. Приехала сюда мужчинов ловить — вот кто. Какая это дама, помилуйте…».

Забавы со всякими словечками — «подстега из мамзельного сословия» — дали повод довольно многим в русской критике (вплоть до Достоевского), людям чрезмерно чутким к движению «идей» и довольно грубоватым по отношению к стилю, сравнивать Лейкина с Лесковым, а точнее, пугать Лескова Лейкиным.

Аким Волынский критикует «Левшу»:

«Начинаешь смеяться тем смехом, который должен быть обиден для художника – тем непроизвольным глупым смехом, который возбуждают и поныне полудворницкие, полукупеческие рассказы Лейкина»

Гаршин (не тот самый, а Евгений Михайлович, младший брат):

«Стыдитесь, г. Лесков… – вы в конце концов заговорите на языке трактирщиков, лавочников, швейцаров и Лейкина».

Но все-таки и Лейкин бывал довольно интересным, остроактуальным сатириком, конечно, всегда привязанный к определенному факту.

Возьмем его легковесную сценку «Визит секретаря благотворительного общества» («Осколки», 1883, № 11, 12 марта). Ну популярно было благотворить: и модно, и для карьеры полезно. И издевались над этим уже и Диккенс, и Толстой, и вот-вот Чехов начнет. Но уж такая она – «благотворительность». Кстати, замечу, что сценка Лейкина появилась в свет за два года до знаменитой повести Григоровича «Акробаты благотворительности».

Что-то тут есть помимо «клубнички» и легкой шутки. Позвольте мне сменить старика Лейкина и продолжить его рассказ, а точнее, посмотреть откуда он такой взялся. Я немного порылся в газетах. Тут дело в том, что искать нужно намеки, экивоки. Судя по всему (слава "Санкт-Петербургским ведомостям" и юмористическим журналам – им больше позволено) под покровительством весьма высокопоставленных дам процветало благотворительное общество. Молодые люди, секретари общества, рекомендованные, разумеется, высокопоставленными дамами (как они любили рекомендовать: «un jeunne home accompli», «bons principles», «preux chevalier») из которых каждая сердцеведка каких поискать, ходили в бедные семейства, где были совсем юные девушки. Секретари, пользуясь прикрытием общества, склоняли девушек (иногда, насколько я понял, прямым шантажом) становится их «Сьюзеттами», а со временем переправляли девиц в публичные дома. Скандал был большой, но по российской традиции это был «громкий шепот», намеки на какие-то «мерзкие» преступления ничегошеньки не проясняют. Если судить по сдавленному шепоту газет и журналов, видимо, главные благотворительницы были очень высокопоставленными дамами. Приятно видеть глубокие традиции российского судопроизводства – дело замяли.

Напомню, что это не «Дама с камелиями» и другой французский гламур, это реальность с «желтыми билетами», охочими до мордобития клиентами и огромным количеством объявлений вроде вот этого